След соболя

Азиатские границы России удивительным образом совпадают с границами территорий, где обитает соболь. А на Аляске, куда добрались русские первопроходцы, соболя не оказалось. Не это ли обстоятельство определило судьбу русской Америки?

Погоня за собольим мехом была основной причиной освоения Урала и Сибири: торговля «мягкой рухлядью» спасла Московию и со временем превратила ее – страну среднеевропейской размерности – в великую империю. Для десятков поколений русских, якутов, эвенков и других народов, создавших российскую державу, жизнь была тождественна охоте на соболей.

Погоня за собольим мехом была основной причиной освоения Урала и Сибири: торговля «мягкой рухлядью» со временем превратила Московию в великую империю.

За драгоценным мехом люди устремлялись все дальше – сначала на Урал, потом в Зауралье, Забайкалье и так вплоть до Приамурья и Приохотья. Соболиным следом легли на карту России города и губернии с гербами, изображающими этого пушного зверя: Первоуральск – Екатеринбург – Тюмень – Новосибирск – Енисейск – Иркутск – Якутск. И сегодня, в третьем тысячелетии, во многих регионах Сибири пушной промысел остается единственной возможностью свести концы с концами.

Но отчего судьба уготовила именно соболю, неприхотливой мелкой зверушке, такую важную и жертвенную миссию?

Урочище Сыргылыыр Алданского улуса на юге Якутии. Я лежу перед поваленной лиственницей, не в силах ее переползти после пяти часов блужданий по буреломам зимней лиственничной тайги. Подо мной 600 метров вечной мерзлоты, но заботит меня, признаться, совсем не это. Трагедия, разыгрывающаяся перед глазами, вытесняет из головы все прочие мысли: на макушке 15-метрового дерева матерый черный соболь скалится и шипит на неласковый внешний мир, будто силится произнести предсмертные слова. Тумус, породистая черно-белая якутская лайка, не переставая облаивать добычу, то и дело взлетает на толстый ствол метра на три, цепляясь лапами за кору, словно монтер своими крючьями. Эвенк Степан Павлов встает в образцово-показательный полушпагат с опорой на одно колено, прислоняет видавшую виды тозовку к лиственнице – и без всяких оптических приспособлений метров с тридцати поражает едва заметную цель прямо в ухо.

На моих глазах принял смерть и отправился в соболиный рай еще один представитель вида Martes zibellina. Кто знает, может быть, именно его шкурка, пройдя через концерн «Сахабулт», куда попадает 70 процентов якутской пушнины, и Международный пушной аукцион в Санкт-Петербурге, окажется в руках искусных модельеров Chanel и Giuliana Teso или автора собольих дубленок Марка Джекобса? Сегодня зверек пойман ради легкого блестящего палантина для какой-нибудь прекрасной леди, не пожалевшей 100 тысяч долларов, когда-то мех его далекого пращура украсил шапку Мономаха…

Как соболь Русь на ноги поставил. Некогда ареал соболя охватывал не только азиатские просторы от Урала до Тихого океана, чуть-чуть заходя в Монголию, Манчжурию и на японский остров Хоккайдо, но и более половины Европы, включая Польшу и Скандинавию. Соболий промысел процветал у европейцев и сибирских народов еще, наверное, до новой эры. Не случайно в Сибири этот пушной зверь стал знаковым животным – посредником между нижним и верхним мирами, помощником шамана.

Для русских соболь превратился в символ богатства, единственное мерило всего, став даже денежной единицей – куной (гривна кун приравнивалась к 68,22 грамма серебра). Отсюда и старое название сборщика податей – кунщик. По свидетельству арабского путешественника XII века Абу Хамида аль-Гарнати, вместо монет ходили даже вытертые негодные шкурки, собранные в связку и скрепленные княжеской печатью (одна связка – один серебряный дирхем). «Копим сребро и соболи и ина узорочья, а не губите своих смерд и свои дани», – записывает Новгородская первая летопись под 1193 годом слова югры (манси), обращенные к новгородским соседям. По оценкам историков-экономистов, в XII–XV веках собольи шкурки составляли свыше 70 процентов государственного валового внутреннего продукта. В то время за год Русь и ее данники добывали до 88 тысяч соболей, к середине XVII века – 145 тысяч.

По оценкам историков-экономистов, в XII–XV веках собольи шкурки составляли свыше 70 процентов государственного валового внутреннего продукта.

Великие наблюдатели – посол Священной Римской империи Сигизмунд фон Герберштейн, посетивший Московию в 1517 и 1526 годах, и секретарь шлезвиг-голштинского посольства Адам Олеарий, побывавший здесь столетие спустя, – писали, что собольи меха (та же первая русская реликвия – шапка Мономаха) служили символом царского величия и средством для пополнения государевой казны, использовались как особо ценные подарки для глав других держав, ими же поощряли особо приближенных людей. Так, лейб-медик царя Алексея Михайловича Гартман Граман за каждое «отворение жил» [кровопускание] получал награду в 100 талеров и 40 соболей.

Позднее кунщик превратился в ясачника, от тюркского «ясак» – сторожевой клич, пароль.

Действительно, ясак, в первую очередь соболь, стал своего рода паролем для новых народов, входящих (добровольно или не очень) в состав Российского государства: платишь ясак – верноподданный, отказываешься – понесешь наказание по всей строгости закона, вплоть до кнута и дыбы. Подобные дела разбирались в Казанском и Сибирском приказах. Соболем карали и миловали, через него велась и национальная политика. Так, в 1621 году с енисейских кетов взимали по 12 соболей, и то был самый большой ясак в стране, а ангарские эвенки отдавали всего по 3–4 соболя – зато енисейские кеты находились под покровительством государства. Сибирским воеводам наказывалось всеми мерами стараться, «чтоб во всей Сибири соболи были в одной его Великого государя казне».

В архивах приказов сохранилось множество «многотомных» дел, связанных с тяжбами из-за ясака. В 1676–1679 годах, например, разбиралось дело «ясачного якута Балтуги Тимиреева и его действий против царских служилых людей». Балтуга расправился с боярами и казаками, пришедшими изымать соболей у тунгусов (эвенков) на земли, которые он считал своими. Несмотря на жестокую смерть служилых людей, «великий государь его Балтугу в вине простил», хотя и велел «бить кнутом на козле нещадно». Соболь был важнее – обеспечивал треть поступлений царской казны. В XVII веке только на ярмарке в Среднеколымске было продано 36 тысяч собольих шкурок (десятая часть пошла в уплату государственного ясака), а ведь и тогда контрабандная торговля превышала легальную, несмотря на таможенные посты, расставленные по всей Сибири. Ради «ясачного збора» Петр Бекетов подал царю челобитную об основании «Якуцкого острога», а Владимир Атласов – о походе на Камчатку, обосновав необходимость подобной вылазки именно расширением скудеющего соболиного промысла. Ранее в тех же целях по повелению царя Бориса Годунова была основана знаменитая Мангазея. Ради собольего ясака воевали друг с другом даже русские поселенцы Енисейска и Красноярска.

В 1723 году появился указ, разрешавший замену «мягкой рухляди» деньгами, но спустя 12 лет кабинет министров его отменил, признав замену убыточной для казны.

Почти шесть столетий ценный вид постоянно подвергался истреблению и постепенно стал исчезать. О снижении численности соболя красноречиво говорит падение ясачного сбора. Так, в Якутском уезде с 1652-го по 1708 год его фактический объем уменьшился в три раза, а в Верх-Чусовской волости славившегося соболями Урала за тот же период сборы сократились с 187 соболей до 9, а потом и ясачных людей не осталось. В XIX веке огромное полотно соболиного ареала оказалось разорвано в клочья – на мелкие разрозненные участки. В 1901 году численность вида, позволившего России благополучно дожить до этого времени, не превышала десяти тысяч особей.

Необходимо было срочно что-то делать.

9 июля 1912 года впервые за всю историю эксплуатации соболиных ресурсов был принят «Закон об установлении ограничительных по охоте на соболя мер» и на три года запрещена его добыча; позднее основаны Баргузинский и Саянский соболиные заповедники. Конечно, истреблять соболя не прекратили. Оказавшиеся без своих родовых угодий, отчужденных под Саянский заповедник, карагасы (тофалары) искренне недоумевали, почему им мешают заниматься основным своим делом.

В период войн, революций и разрухи, когда жить было больше нечем, многие крестьяне присоединились к охотникам в поисках последних соболей, а на востоке России хозяйничала англо-канадская Hudson's Bay Company, за бесценок скупавшая пушнину. (Эта история легла в основу остроумного фильма «Начальник Чукотки».) Продавала компания до 125 тысяч соболей в год, в основном, в Германию и Францию, притом нещадно обманывая покупателя, поскольку за «соболей» в основном выдавалась крашеная американская куница. В 20-е годы нового века в Советской России носить меха считалось модой классово чуждой: буржуя в шубе могли поколотить или отвести в ближайшее отделение ЧК, откуда далеко не все возвращались. Суровыми зимами греться полагалось лишь в кацавейках из кошки или кролика. Для модниц шкурки эпилировали, обесцвечивали, трафаретно окрашивали – и превращали все в того же соболя. Но положение самого соболя не улучшилось: его мех снова стал валютой.

К 1935 году живых соболей во всем мире осталось две-три сотни.

Лишь в 1935 году, когда валютных шкурок добыли всего 207 штук, а живых соболей во всем мире осталось две-три сотни, был объявлен пятилетний тотальный запрет на соболиный промысел. Ученые и просто энтузиасты активно принялись за искусственное расселение вида. В предвоенное время были созданы Печоро-Илычский, Кондо-Сосьвинский, Алтайский и Сихотэ-Алинский заповедники, восстановлены Саянский и Баргузинский, где ценный зверек потихоньку размножался и восстанавливал численность. И даже несмотря на отстрел в военные годы для оплаты ленд-лизовских товаров, соболь возродился. Уже в 1960-е годы в советских универмагах можно было вновь купить соболью шубу, правда, по «буржуйской» цене – 12 тысяч рублей. И шубы уходили влет, хотя обычному советскому человеку на такую покупку пришлось бы копить всю жизнь, а «антикоррупционные меры» были не чета нынешним – десять лет тюрьмы без всяких поблажек, как минимум.

Сегодня у России имеется более эффективная валюта – нефть, газ, другие полезные ископаемые, и хищник, воспользовавшись передышкой, расширяет свой ареал за счет тундры. Предполагается, что это явление связано с потеплением и распространением в тундру таежных видов мышевидных. Лесные гари и вырубки, где вольготно чувствуют себя грызуны, тоже способствуют росту соболиной популяции.

В наши дни только в Якутии выдается в год от 52 до 65 тысяч лицензий на добычу этого зверька. «Однако не стоит забывать, – поясняет руководитель отдела охраны и государственного контроля использования объектов животного мира и среды их обитания при Министерстве охраны природы Республики Саха (Якутия) Роберт Константинов, – что еще 40 тысяч соболей попадает в руки браконьеров. Уследить за ними трудно, поскольку на всю республику, площадь охотничьих угодий которой составляет 306 миллионов гектаров (из них почти третья часть – особо охраняемые территории), приходится 30 охотинспекторов. И тех браконьеры отстреливают, словно соболей. Тайга – большая, да и тундра – не маленькая».

В отношении нового охотничьего пресса на соболя у биологов не сложилось единого мнения. Одни считают, что наблюдается перелов, усугубленный разрухой 1990-х годов, когда все бросились заниматься тем, что приносило хоть какой-то заработок (и не в последнюю очередь соболиным промыслом); другие, что – недолов. «Ныне популяция пушного зверя в Якутии стабильна и превышает 300 тысяч особей, – говорит Валерий Сафронов, заведующий Лабораторией экологии млекопитающих из Института биологических проблем криолитозоны Сибирского отделения Российской академии наук.

О здоровье популяции свидетельствует и то, что в последние годы среди особей, попавших в руки охотников, 60–70 процентов составляют сеголетки. В 1960-е годы их было не более 40–49 процентов». Если избыточная молодь не будет изыматься, она все равно погибнет от бескормицы. Общий размер соболиной популяции по стране оценивается в 1,1 миллиона особей.

Вид-великомученик. Вечером, греясь в уютной охотничьей избушке, думаю: если бы у животных была религия, соболь давно бы был причислен к святым. Не многие виды так натерпелись от человека. И не только высокая когда-то численность и прекрасный мех, в котором (что на протяжении веков было особенно ценно) не заводятся вши, предопределили знаковую роль этого зверя в развитии самой большой страны в мире. Ученые в один голос утверждают: «Соболь – на редкость терпимое и доброе животное, искренне расположенное к человеку своим маленьким теплым сердцем».

В природе у каждой соболиной особи есть свой участок – площадью от 150–200 до 1500–2000 гектаров. У котов – так называют самцов – участки больше, чем у самок, примерно на треть, а у взрослых, «старейшин», – больше, чем у молодняка. Весной, летом и ранней осенью соболь ведет спокойную жизнь на своем участке, а с ноября по январь бродяжничает, уходя от обжитых мест на 10–15 километров. Плотность популяции в это время достигает 15 особей на 15 гектаров. В теплое время года хищник охотится в сумерки, зимой предпочитает вторую половину дня, когда воздух хоть чуть-чуть прогреется.

В середине прошлого века биологи, много сделавшие для восстановления соболя, Вадим Раевский и Виктор Тимофеев, описали странное явление, названное «пассивным территориализмом»: «Не пришлось наблюдать ни очевидной враждебности и борьбы за участок, ни попыток изгнания чужака за его пределы». Если на участок соболя заходил чужак и даже не один, хозяин не гнал нежданного соплеменника, не вызывал на поединок, не вцеплялся в горло. Он мирно принимал незнакомца в своих владениях, иногда даже разделял с ним кров. Живи, мол, брат, мой дом – твой дом. Сегодня специалисты считают, что подобное поведение было связано с низкой плотностью популяции этого вида. Современный соболь, хотя и без особой агрессии, быстро выпроводит незваного гостя. Будет преследовать и горностая, и ласку, хотя они ему вовсе не конкуренты.

На участке соболя обычно расположено несколько гнезд – квартирок, в которых он, зверь привычки, поочередно живет. «Уборная» расположена отдельно, в особой подземной норе. Сам соболь дом не строит: зачем себя утруждать, если можно воспользоваться гнездами полевок и птиц. Правда, в Якутии он утепляет облюбованное жилье на зиму. В горных районах соболь часто заселяет курумы – каменные россыпи, внутри которых образуются обширные пустоты и куда сносят свои стожки сена пищухи. В отличие от сестры – лесной куницы – соболь не сторонится людей, обитает и в подвалах заброшенных домов, особенно если люди зверьков подкармливают. В якутских поселках соболь, сидящий на фонарном столбе, благо они там деревянные, – совсем не редкость.

Соболь – полифаг, значит, почти всеяден, оттого и индекс мозга у него 17–20 процентов, в два раза выше, чем у «родственницы» – норки. (Больше мозг у самок: им ведь и о потомстве нужно думать!) В Якутии зверек охотится на красную и красно-серую полевку (Clethrionomys rutilus и C. rufocanus), полевку-экономку (Microtus oeconomus), лесного лемминга (Myopus schisticolor), северную пищуху (Ochotona hyperborea), различных бурозубок (Sorex spp.) и куропаток (Lagopus spp.), рябчика (Bonasa bonasia), даже каменного глухаря (Tetrao urogalloides). А ведь глухарь весит раза в два больше соболя (не меньше 4 килограммов против 0,9–1,8 килограмма). «Но главная пища – мышевидные: от их обилия зависит и число соболей», – объясняет Евгений Захаров из Института биологических проблем криолитозоны. Добывает их хищник из подснежных нор на слух. Впрочем, соболь от кедровых орешков тоже не отказывается, разоряя запасы кедровок и бурундуков (сам он лущить шишки не умеет), а при случае не прочь отобедать и хозяином. Голодными веснами собирает мороженую голубику, ныряя за ней в снег. Но если зима – морозная, от вегетарианской пищи отказывается. В Оленекском улусе хищник пристрастился ловить рыбу. «Соболь – он как акула: все ест, – делится своими наблюдениями один из якутских охотников. – Был бы он ростом с собаку, тайга бы опустела». Кто видел челюсти соболя с острыми загнутыми клыками в действии, поймет, что эти слова не преувеличение. За один раз «пушистая акула» может съесть по массе одну десятую собственного веса.

Суточный ход соболя составляет от 1 до 15 километров (в зависимости от обилия еды и температуры). «Верхом» (с дерева на дерево) он, подобно кунице, не ходит; в воду, в отличие от норки, предпочитает не соваться: мех быстро намокает, тяжелеет и тянет ко дну.

Гон приурочен к середине лета, но лишь по весне соболюшка приносит от одного до восьми детенышей. То есть беременность протекает почти девять месяцев, как у животных, чья масса больше в десятки раз. Связано это с длительной задержкой эмбрионального развития: лишь в феврале оплодотворенная яйцеклетка – бластоцист – прирастает к стенке матки, а до того семь месяцев свободно плавает в ней.

А в феврале-марте среди этих зверей наблюдается «весеннее оживление», или ложный гон, – у самок в крови (и выделениях, привлекающих запахом самцов) повышается уровень стероидов, как в период настоящего гона. Возможно, это явление – поведенческий атавизм, указывающий на то, что предки соболя, действительно, спаривались в конце зимы.

Летуны и ползуны. За лето соболята крепнут и уже к сентябрю выходят из убежища в незнакомый таежный мир. А в середине осени начинается их миграция в поиске свободных территорий. Тогда и настает время успешной и азартной охоты с лайкой. Без лайки, будто летящей над снежным настилом, соболя вообще не догнать, хоть целый день пробегай. Промысловик Александр Фалдин иногда, оставшись без четвероного помощника, имитирует лай – и получается: несколько соболей на деревья загнал. Охота идет от раннего снега, когда пропечатываются соболиные тропы, до первого крепкого морозца. При очень низких температурах след «вымерзает» – теряет запах (есть, правда, особые лайки – их называют ползунами, способные тропить старый след), и профессионалы добирают план по заготовке шкурок самоловами. Да и стрелять при минус 40 градусах непросто. «Иногда попробуешь гильзу выдуть из ствола и примерзаешь к нему губами и бородой», – рассказывает один из охотников. В середине февраля охота прекращается полностью: соболюшки готовятся принести потомство.

Коренным народам в тайге без пушного промысла не выжить, да и «некоренным» – тоже. Сигизмунд фон Герберштейн хвалился, что сторговал 14 соболей за 600 венгерских золотых гульденов (просили 1800). В его времена охотник мог выручить за шкурку рубль, то есть цену лошади или коровы. Правда, полсезона как минимум промысловик должен был отрабатывать «ужину» – необходимый набор продуктов и инвентаря (20 пудов ржаной муки, пуд соли, два топора, пашню на двоих и прочее). К 1913 году соотношение цен не сильно изменилось, и прибыли от продажи десяти соболей хватило бы на новенький автомобиль, например, «Руссо-Балт». В советское время шкурка принималась кооперативами за 120 рублей – тоже сумма немаленькая (месячная зарплата инженера), в наши дни она оценивается от 1200 до 3500 рублей – и на месячную зарплату не тянет, и лошадь не сулит. Цена зависит от кряжа и качества меха. Якутский кряж, например, по средней цене – второй, после баргузинского. Однако и время охоты на соболя ограничено природой и государством, и «ужиной» нужно себя обеспечить, а она по сравнению с XVII веком подорожала не в пример больше, чем «мягкая рухлядь». Да и спрос на пушнину упал. «В прошлом году пришлось продать новый снегоход “Буран”, чтобы охотникам хоть что-то заплатить», – говорит директор филиала концерна «Сахабулт» в Алданском улусе Олег Местников.

Наша соболиная командировка подходит к концу. Берем курс на Якутск. У моих ног в ящике копошится соболюшка. Охотники позволили увезти ее в институт, где зверька обмерят, осмотрят и, по окончании сезона охоты, выпустят на волю. (Если бы ее отпустили сразу, попалась бы в ту же самую ловушку – соболь часто возвращается в то место, где добыл пищу.) Удается рассмотреть удивительные, широкие, поросшие снизу длинными волосками лапки соболя, благодаря которым он так свободно передвигается по рассыпчатому снегу. Наверное, эти лапы и послужили природной моделью эвенкских лыж, подбитых шкурой местной мохнатой лошадки и отороченных мехом северного оленя. Мы выезжаем на Колымский тракт, ухабы заканчиваются, и соболюшка, свернувшись калачиком, как кошка, и уткнув острый носик в пушистый хвост, засыпает. Если ее в это время осторожно погладить по затылку, то она и урчит, словно кошка. В моей памяти надолго останется этот терпимый милый зверек, благодаря прародителям которого на карте мира появилось огромное государство.

Текст: Андрей Журавлев