В январе исполняется 150 лет со дня рождения великого российского классика Антона Чехова
“Нет, должно быть, пить водку гораздо интереснее, чем трудиться ловить рыбу в Байкале или разводить скот”. Антон Чехов. (Июнь 1890 г.)
Антон Чехов, проезжая по Забайкалью, так спешил попасть на пароход, что написал о нашем городе лишь три слова: “Верхнеудинск миленький городок”.
С 21 апреля по 8 декабря 1890 года Антон Павлович Чехов совершает путешествие из Москвы на остров Сахалин для изучения каторги и проведения переписи населения. Европейскую часть России и Урал Чехов преодолел на поездах и пароходе. Транссибирской магистрали в то время еще не было, поэтому от Тюмени началось “конно-лошадиное странствие” по “убийственным” сибирским дорогам через города Томск, Красноярск, Иркутск, Верхнеудинск, Чита. Оно закончилось в казачьей станице Сретенске, откуда началось плавание на пароходах по Шилке, Амуру и до Сахалина.
Например, Красноярску, который в те годы был довольно заштатным российским городком, он посвятил такие строки: “Красноярск самый лучший и красивый из всех сибирских городов…Какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!”.
Чехов похвалил город и горожан, написав семье, что “Иркутск — город интеллигентный... Совсем Европа!”. Иркутяне до сих пор находят в ней повод для гордости, размещая ее в туристических проспектах, однако памятную доску с трактира, где жил писатель, почему-то сняли.
В Верхнеудинске Антон Чехов остановился у верхнеудинских домовладельцев Селищевых (сегодня это здание Сбербанка на ул. Ленина, 49).
Возможно, что именно здесь у Антона Чехова родились строки, которые он написал в "Путевых очерках и письмах”: "В Забайкалье я находил все, что хотел: и Кавказ, и долину Псла, и Звенигородский уезд, и Дон. Днем сначала по Кавказу, ночью — по Донской степи, а утром очнешься от дремоты, глядь — уже Полтавская губерния".
Собственно про Верхнеудинск Чехов написал только три слова: “Верхнеудинск миленький городок”. Улан-удэнский исследователь творчества Чехова Юрий Неронов считает, что это произошло из-за высокого темпа поездки (писатель опаздывал на пароход), а когда добрался до него, то писать не смог. Так, 21 июня Чехов пишет своему издателю: “Сим извещаю вас, что пароход “Ермак” дрожит как в лихорадке и поэтому нет никакой возможности писать. Благодаря такой чепухе все мои надежды, которые я возлагал на пароходное путешествие, рухнули”.
А мы с вами “благодаря такой чепухе” лишились чеховских очерков о Верхнеудинске.
Впрочем, часть отрезка пути про Байкал (находясь на ст. Листвянка) путешественник описал в своих письмах родственникам довольно емко.
“Я переживаю дурацкие дни. 11-го июня 1890 г., т.е. позавчера, вечером мы выехали из Иркутска в чаянии попасть к байкальскому пароходу, который отходил в 4 часа утра. От Иркутска до Байкала только три станции. На первой станции нам заявили, что все лошади в разгоне, ехать поэтому никак невозможно. Пришлось остаться ночевать. Вчера утром выехали из этой станции и к полудню прибыли к Байкалу. Пошли на пристань и на наш вопрос получили ответ, что пароход пойдет не раньше пятницы 15-го июня. Значит, до пятницы нужно сидеть на берегу, глядеть на воду и ждать.
Чехов был удручен отсутствием сервиса на Байкале. Вообще, читая записки писателя, понимаешь, что в Забайкалье за 110 лет мало что изменилось.
“Заняли мы квартиру-сарайчик. У окон, аршина на 2-3 от фундамента, начинается Байкал. Платим рубль в сутки. Горы, леса, зеркальность Байкала — все отравляется мыслью, что нам придется сидеть здесь до пятницы. Вдобавок еще не знаем, что нам есть. Население питается одной только черемшой. Нет ни мяса, ни рыбы, молока нам не дали, а только обещали. За маленький белый хлебец содрали 16 коп. Купил я гречневой крупы и кусочек копченой свинины, велел сварить размазню; невкусно, но делать нечего, надо есть. Весь вечер искали по деревне, не продаст ли кто курицу, и не нашли... Зато водка есть! Если спросить русского человека, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т.п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве каком угодно. А между тем, казалось бы, достать мяса и рыбы гораздо легче, чем водку, которая и дороже, и везти ее труднее... Нет, должно быть, пить водку гораздо интереснее, чем трудиться ловить рыбу в Байкале или разводить скот.
В буфете, где повернуться нельзя — так он мал, — выпили мы бутылку кислого пива (35 коп.) и видели на тарелке янтарный бисер — это омулевая икра. Вернулись домой — и спать. Опротивело мне спать. Каждый день постилаешь себе на полу полушубок шерстью вверх, в головы кладешь скомканное пальто и подушечку, спишь на этих буграх в брюках и в жилетке... Цивилизация, где ты?”.
Как продолжилось путешествие, видно из письма Чехова, написанного 20 июня на борту парохода “Ермак”:
“Здравствуйте, милые домочадцы! Судьба капризна и часто устраивает фокусы, каких не ждешь. В четверг утром я пошел прогуляться по берегу Байкала, вижу — у одного из двух пароходишек дымится труба. Спрашиваю, куда идет пароход? Говорят, “за море”, в Клюево: какой-то купец нанял, чтобы перевезти на тот берег свой обоз. Нам нужно тоже “за море” и на станцию Боярскую. Бегу к спутникам и прошу их рискнуть поехать в Клюево. Погода была тихая, солнечная. Вода на Байкале бирюзовая, прозрачнее, чем в Черном море. Говорят, что на глубоких местах дно за версту видно, да и сам я видел такие глубины со скалами и горами, утонувшими в бирюзе, что мороз драл по коже. Прогулка по Байкалу вышла чудная, вовеки веков не забуду. В Клюеве сторож взялся довезти наш багаж до станции; он ехал, а мы шли позади телеги пешком по живописнейшему берегу. Какие овраги, какие скалы! Пройдя 8 верст, дошли мы до Мысканской станции, где кяхтинский чиновник, проезжий, угостил нас превосходным чаем и где нам дали лошадей до Боярской. Стали мы гнать в хвост и гриву, питая слабую надежду, что к 20-му попадем в Сретенск. О сне и об обедах, конечно, некогда было и думать. Скачешь, меняешь на станциях лошадей и думаешь только о том, что на следующей станции могут не дать лошадей и задержать еще на 5-6 часов. Делали в сутки 200 верст — больше летом нельзя сделать. Обалдели. Жарища к тому же страшенная, а ночью холод, так что нужно было мне сверх суконного пальто надевать кожаное; одну ночь ехал даже в полушубке. Ну-с, ехали, ехали и сегодня утром прибыли в Сретенск, ровно за час до отхода парохода, заплативши ямщикам на двух последних станциях по рублю на чай”.
20 июня Чехов написал письмо писателю Лейкину:
“На Байкале берега гористые, покрытые лесами; кругом дичь непроглядная, беспросветная. Изобилие медведей, соболей, диких коз и всякой дикой всячины, которая занимается тем, что живет в тайге и закусывает друг другом. Забайкалье великолепно. Это смесь Швейцарии, Дона и Финляндии”.
А своему издателю он написал: “Вообще говоря, от Байкала начинается сибирская поэзия, до Байкала же была проза”.
Дмитрий РОДИОНОВ.
Редакция газеты благодарит Юрия Неронова за помощь в подготовке данного материала).