В первый раз мы встретились с Гелием Александровичем Жеребцовым в 1997 году, когда только что вернулась в родной Иркутск с Севера, где жила долгие годы. Это был уже другой город, с яркими отметинами времени.
Редактор одной из быстро наплодившихся в те годы желтушных газет, давая задание, напутствовал: «Конечно, в науке сейчас интересной для нас информации никакой: дряхлеющие „искатели истины“ одиноко бродят по пустым коридорам заброшенных институтов. Но вдруг повезет — всё-таки нынешний губернатор этого академика в замы рекомендовал».
...С Гелием Александровичем мы говорили да позднего вечера. Он увлеченно рассказывал о своих коллегах, о воплощённых и воплощающихся планах, фантастических задумках и немного о себе.
Тайшетский мальчишка из семьи железнодорожника, рано приобщившийся к труду, после школы пошел работать на завод слесарем. Для него выбор дальнейшего пути был ясен — на физико-математический факультет Иркутского государственного университета. Первое время работал инженером Вычислительного центра ИГУ, а через год молодого человека пригласили в Сибирский институт земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн (СибИЗМИР СО АН СССР, ныне — ИСЗФ СО РАН) для организации обсерватории в Заполярье, где он был назначен начальником Комплексной магнитно-ионосферной станции в Норильске.
«Если были в моей жизни яркие моменты, дела, которыми можно гордиться — это, конечно, создание обсерватории в Норильске, — признается академик. — Мощнейшая школа! Большая удача не только в науке, но и в жизни. Но и тяжелейшая ноша — первые годы казалось: доработаю день и уеду. На работу в тундру, за двадцать километров от города, ездили на вездеходах. В дорогу приходилось брать карабины и лопаты. Чистить снежные заносы — это каждый день что-то вроде зарядки, ураганы были нормой. Полярное сияние, бесконечная ночь и арктический мороз. Кое-кто не выдерживал, уезжал «на материк».
А в Норильске всё было внове. Исследование полярной ионосферы, полярных сияний и многое другое — непаханое поле. Работы эти и в мире, и в СССР только набирали силу. Только что окончившие вузы выпускники очень много работали, и им было интересно. Думаю иначе вряд ли можно было удержать некоторых. Со временем практически все стали кандидатами и докторами наук. Я был среди равных — это они признали во мне лидера. Мы правильно организовали дело. В эксперименте один ничего не стоит, решается всё коллегиально. Но важно «зажечь», точно сформулировать задачу. Коллектив плодотворно работает только в творческой обстановке. У нас, к счастью, всё так и было. Поэтому самым тяжёлым моментом в нашей жизни, стало расставание, когда после 10 лет работы в Заполярье потребовалось вновь вернуться в Иркутск.
Считаю, тем, что мы там сделали, можно гордиться всю жизнь. Сейчас на станции нет учёных, но ведутся непрерывные наблюдения, исследователи получают материалы, которые помогают понять, что происходит в околоземном космическом пространстве. Высокие арктические широты представляют особый интерес для геофизиков. Здесь «кухня» космической погоды, магнитосферных возмущений, ионосферных бурь. Здесь можно получать ценнейшую информацию практически по всем разделам солнечно-земной физики. Поэтому столь важно было организовать станцию, которая регистрировала бы эти события. Подобные пункты наблюдений располагались по всей планете, но каждый имел свои особенности. Норильская обсерватория создавалась с нуля».
Арктическая школа выявила лидерские, организационные способности будущего академика. И когда вернулся в Иркутск, его назначили заместителем директора СибИЗМИРа, потом директором, тогда самым молодым в научном центре. «Пришлось многое пережить, — признается Гелий Александрович. — Вокруг были сотрудники старше, опытнее, с более высокими званиями, мои учителя, а я только-только кандидатскую защитил. Но очень хорошие люди окружали и окружают меня — могут спорить, не соглашаться, но никогда не перешагнут черту, за которой исчезает человечность. Я счастлив, что довелось работать в таком коллективе. Некоторые говорят что «истину добыли в борьбе, синяками заслужили». Не верьте! Если человек с тяжёлым сердцем приходит на работу, он не может творчески мыслить.
Важно, что «умудрённые опытом», известные учёные тех лет не боялись доверять нам, молодым, большие дела. Помню встречу с председателем Сибирского отделения АН СССР академиком Лаврентьевым. Мне было всего 27 лет, когда приехал к нему с рядом предложений. Он очень внимательно меня выслушал, а потом написал резолюцию «Профессор Жеребцов (я тогда и кандидатом-то не был) ставит очень важные вопросы. Прошу организовать то-то и то-то...». Когда уходил, он вернул меня и дописал на моей бумаге „Прошу организовать стажировку во Франции, не менее 3-х месяцев“. Я был потрясён! М. А. Лаврентьев, Г. И. Марчук, В. А. Коптюг, выдающиеся личности! Как они умели слушать, понимать, с ходу вникать в проблему, оценивать её значимость и не боялись брать на себя ответственность доверять нам, молодым, важное государственное дело!»
Вся жизнь Г. А. Жеребцова связана с изучением самой важной для Земли космической звезды — Солнца, и его влиянием на околоземное пространство. Удивительно, что дали ему и имя такое — Гелий (греч. Гелиос «солнце» — в древнегреческой мифологии солнечное божество, сын титана Гипериона и Тейи). И характер у него такой — большой пробивной силы, иногда солнечный, иногда неожиданно хмурый. Он искренне волнуется, когда рассказывает о чём-то, увлекается и невольно увлекает собеседника.
«За мою научную жизнь я был свидетелем рождения и краха, казалось бы, стройных теорий. Появлялись новые идеи, новое видение... Пожалуй, главный результат в солнечно-земной физике, что было установлено: связь Солнца с различными оболочками Земли (магнитосферой, ионосферой) — электрическая. В этом важном достижении нашей науки есть вклад и Иркутского института солнечно-земной физики — экспериментальные исследования были очень важной составляющей.
Решать приходилось очень разные задачи. Однажды возникла такая проблема: в космосе по какой-то причине выходят из строя летательные аппараты. Учёные, инженеры, технологи бились над ней, но безрезультатно. И вдруг академик Г. И. Марчук предлагает решить эту задачу мне — тогда никому не известному исследователю. Я — в институт. Там эту задачу приняли тоже без восторга. Но отказаться, сказать, что не представляем даже, с чего начать, было как-то неловко. За рубежом решали задачу математическим методом с помощью «чёрного ящика», а мы, как сказал известный якутский космофизик Юрий Георгиевич Шафер, «с помощью палки и верёвки». Но в чем-то разобрались! Однако когда на конференции в Москве мы с Евгением Александровичем Пономарёвым доложили результаты, нас вначале попросту высмеяли. Мы даже вынуждены были покинуть зал. А через некоторое время принесли извинения — выводы подтвердились. Потом на них было сформировано новое научное направление, разработаны модели, инструкции. Также на наших глазах возникла проблема электризации космических аппаратов в околоземном космическом пространстве. И в решении этой важной проблемы есть вклад иркутских физиков.
Дальше начались тёмные, беспросветные для науки годы — не было финансирования, разваливались и останавливались предприятия. Нам предлагали бросить обсерватории. Иногда меня спрашивают, как удалось в этих тяжелейших условиях сохранить коллектив, сохранить всю инфраструктуру, опытно-конструкторское производство... Нет у меня однозначного ответа. Может быть потому, что никто из нас уезжать не собирался, отступать было некуда, да и всё, что создавалось нами и нашими старшими мудрыми наставниками, надо было сберечь. Кое-что мне удалось сделать, но немного, хотя многие считают, что мой директорский период был успешным — наверное, потому, что институт для меня всегда оставался самым главным в жизни. Мы многое потеряли, прежде всего высококвалифицированный инженерный персонал, — кто-то нашел более оплачиваемую работу, кто-то просто ушёл из жизни...
С неимоверными усилиями мы тогда выстояли. Нам удавалось добывать какие-то гранты, чудом выбивать поддержку у некоторых ведомств и сохранить костяк института. Даже два новых направления открыли — создали радар некогерентного рассеяния для исследования ионосферы и организовали космический мониторинг поверхности Земли. А в Мондах появился первый отечественный инфракрасный телескоп, позволяющий выявлять невидимые человеческому глазу астероиды, которые могут столкнуться с землей.
Наш институт комплексный и занимается разносторонней деятельностью: от наблюдений за Солнцем, магнитосферой, ионосферой вплоть до нейтральной атмосферы, — продолжает академик. — Наша задача — понять эти взаимосвязи. Кому принадлежала идея комплексного решения проблем сейчас сказать трудно, но витала она с момента создания института, и сейчас каждый, кто в нем трудится, понимает, насколько это было правильно. Когда я стал директором, институт представлял собой огромный строящийся плацдарм — от Норильска до Саян. Нужно было защитить эту великую стройку, оснастить институт современным оборудованием и привести всё в действие. Сегодня у нас несколько обсерваторий, крупнейший в мире солнечный радиотелескоп. Когда непосвященные люди видели с самолета в Саянских горах крест из объединенных в единую сеть сотен антенн, они думали, что это какой-то мощный военный объект. Есть у нас и единственный в России радар некогерентного рассеяния — сложное инженерно-техническое сооружение, для работы на котором нужны высококлассные специалисты, и они в институте есть. Конечно, некоторые направления института были ориентированы на решение оборонных задач, интересы безопасности страны. Все, что работает в космосе, летает там, обусловлено физическими условиями, которые сильно меняются в зависимости от солнечной и геомагнитной активности. Изучением этой среды наш институт и занимается.
Важно построить свою политику так, чтобы и люди разделяли твои идеи и замыслы, ощущали их своими. В творческом коллективе идея должна жить постоянно. Перестал видеть перспективу — это начало конца. Вижу, как теряя цель, «выпадают» люди и ничего не могу сделать. Даже при том техническом оснащении, что есть у нас сегодня, можно получать классные результаты мирового уровня. Но нельзя останавливаться на достигнутом, нельзя терять свои приоритеты. При том планы должны быть конкретными, хорошо продуманными«.
«Я всегда старался делать то, что до меня никто не делал» — это, на мой взгляд, ключевая фраза Гелия Александровича. Он всю жизнь затевал и осуществлял идеи, казалось бы, неосуществимые. Например, поднял вопрос о необходимости исследования космической погоды. Объединил всех специалистов страны в этой области и начал пробивать проект, который и возглавил. Правда, название его несколько изменили, но суть осталась прежней. Академик китайских коллег этими исследованиями увлек, создав российско-китайский центр под направление. А в прошлом году ему первому из российских учёных вручили высокую награду этой страны — Золотую медаль Китайской академии наук за развитие международного научного сотрудничества.
Вот и сейчас Гелий Александрович задумал осуществить в России крупнейший национальный гелиогеофизический проект, создать серию уникальных наземных инструментов мирового уровня для исследования околоземной космической среды и Солнца. Мало кто в эту затею верил. А он стучался во все правительственные кабинеты и добился-таки поддержки президента и председателя правительства страны!
Гелио-геофизический комплекс, или, как его именуют учёные, мегапроект, предложенный Институтом солнечно-земной физики СО РАН, имеет общегосударственное значение, фактически это крупная национальная программа. Проект ориентирован на решение актуальных фундаментальных и прикладных задач в области физики околоземного космического пространства. По существу он состоит из пяти проектов, направленных на создание конкретных инструментов.
Первый — крупный солнечный телескоп-коронограф с диаметром зеркала три метра. Появление такого крупного телескопа должно внести решающий вклад в наше понимание происхождения солнечной активности, которая управляет явлениями космической погоды в межпланетной среде и в околоземном космическом пространстве. Это позволит прогнозировать нарушения в работе технических систем, опасность для здоровья космонавтов, пассажиров авиалайнеров, трассы которых проходят через полярные зоны Земли.
Второй инструмент решает проблемы физики Солнца — многоволновый радиогелиограф, или многоволновый солнечный радиотелескоп. Третий субпроект предполагает создание «Радиофизического комплекса для исследования ионосферы и атмосферы» — очень сложный комплекс, и по масштабам, и по техническому оснащению. Радиофизический комплекс предназначен для решения современных задач в области исследования физики ионосферы и верхней атмосферы.
Четвёртый субпроект — «Российский сегмент когерентных высокочастотных радаров международной сети». Воздействие солнечного ветра на магнитосферу и ионосферу Земли — одна из центральных проблем солнечно-земной физики. Одним из наиболее эффективных инструментов для его исследования стала международная кооперативная система, которая представляет собой сеть высокочастотных коротковолновых радаров когерентного обратного рассеяния, радиолокационное поле которых покрывает полярные области в Северном и Южном полушариях.
И, наконец, пятый субпроект — лидарно-оптический комплекс для исследования атмосферы и ионосферы. Дело в том, что верхняя атмосфера и ионосфера обладают собственным свечением, и поэтому для исследований применяются оптические приборы, такие как интерферометры Фабри-Перо, камеры всего неба, фотометры и спектрографы. Лидарно-оптические измерения относятся к активным методам исследования верхней атмосферы и ионосферы.
Недавно академик Г. А. Жеребцов был назначен заместителем председателя Сибирского отделения РАН, чтобы решать на высоком уровне различные вопросы в министерствах, администрации президента, нужен особый статус. Мегапроект начали финансировать. В этом году деньги уже поступили, и они направлены в основном на проектно-изыскательские работы.
«Наиболее перспективные технологии рождаются, как правило, на стыке научных направлений, — считает Гелий Александрович. — Поэтому, если государство хочет быть сильным, оно должно проводить научные исследования широким фронтом. Обременительно ли это? Нет! Это не только экономически выгодно — за фундаментальными исследованиями всегда идут прикладные разработки, которые не только несут конкретную пользу обществу, но и „подпитывают“ развитие науки. Кроме того, решаются многие масштабные социальные задачи, например, образовательные. Повышается интеллектуальный и нравственный потенциал общества, что имеет принципиальное значение для его дальнейшего нормального развития.
Но всё зависит от того, какое взаимоотношение складывается у правящих элит с этим интеллектуальным потенциалом. В „застойные времена“ руководители не стеснялись обращаться к учёным с просьбами о помощи, и не стеснялись при этом говорить, что они чего-то не знают, не понимают. Другое дело, что в жизни иногда все реализовывали с точностью до „наоборот“. Непросвещённые правители — большая беда для всех. И это ярче всего проявилось в отношении к науке».
17 сентября Гелию Александровичу исполнилось 75 лет. И можно только удивляться его энергии, напористости, убеждения в том, что любого ранга руководителя можно подвигнуть на разумные решения, и веры в российскую науку, которой преданно служит уже более полувека.
Галина Киселёва, «НВС»
Фото В. Короткоручко