Каждую весну жители деревни Тонты Ольхонского района начинают со собора камней на территории своих усадеб. Камни складывают кучами вдоль улицы. Так же освобождают и дорогу, а в августе — сенокосы. Дорога до деревни представляет собой зрелище археологическое: курганы и курганчики, длинные, низкие стенки, сложенные из камней разной величины. Кажется, что у немногочисленных жителей деревни половину года одна неотвязная забота — собирать эти самые камни. Да так оно, впрочем, и есть.
НА СКАЛАХ РАСТУТ ДЕРЕВЬЯ
Тонта надежно спрятана между горами. Дорога до деревни — всего семь километров от главного тракта. На въезде — источник Хаара-Уун (Черная Вода). Он бьет из скалы. Вода сладковатая, страшно холодная. Источник священный, о чем предупреждает пространная разъяснительная табличка. Об этом же сообщают мелкие деньги на его каменистом дне и ленточки на окружающих деревьях. Черной водой жители деревни Тонты лечат глаза и горло.
Источник впадает в небольшую речку. За густой растительностью вдоль берегов скрывается большая пещера с уникальным озером, уровень которого не менялся с начала века. Пещера, вызывающая интерес спелеологов и ученых, не пользуется вниманием местных жителей. Они говорят, что даже ребятишки, которых с каждым годом в Тонте становится все меньше и меньше, не проявляют к пещере обычного детского интереса. Может быть, потому, что страшно — проход к подземному озеру стал очень узкий, потолок обвалился. Старики рассказывают: после революции, когда проход был еще достаточно большой, там прятались враги советской власти, которым удалось сбежать от карающей руки государства, и даже их имен местная история не сохранила.
— Я вот двадцать лет здесь живу и даже не знаю толком, где пещера эта находится, — признается Нина Бутаева, заведующая местным клубом. — Зато я вам одно чудо покажу...
За чудом нужно было ехать высоко в гору. Но оно того стоило. Гора, как и все прочие горы-холмы в округе, совершенно лысая, устланная чабрецовым пушком. Ближе к верхушке торчит огромный валун с трещиной. Из этого валуна растет большая береза. — Представляете, другого места себе не нашла! Двадцать лет я за ней наблюдаю. В три раза выросла!
Этот валун с березой, думается, может быть символом этого места, говорящем об упорстве местных жителей в борьбе со стихиями, главные из которых — камень и ветер.
ПОЛЯ ОЧИЩАЛИ ВРУЧНУЮ
— Наверное, огородов вы не держите, — констатирую с уверенностью. — Держим.
Нина рассказывает, как они готовят участок для огорода. Сначала весной убирают с прошлогодних огородов камни, которые лезут из-под земли. Земля их выдавливает, а ветер обнажает, сдувая подсохшую почву. Камни выносят на улицу, где складывают в курганчики.
— Я предлагала односельчанам складывать из этих камней изгороди, было бы красиво. Но не хотят, это ведь большая работа.
После того как каменистая почва освободится от самых грубых камней, в огород привозят землю, перегной, формируют грядки. Конечно же, не все могут потянуть такую тяжелую работу, поэтому и огороды есть не у всех. — Раньше мы и не знали вообще, что такое огурцы-помидоры, да и картошку выращивать стали только в восьмидесятых. Во время войны с бабушкой ходили по горам, выкапывали саранки. Клубни бабушка в молоке варила. Вкусно, мне нравилось. А вот дети мои, которые выросли в совхозное время, не одобрили, им невкусно показалось, — рассказывает тонтинская старожилка Татьяна Тапкиновна Костеева, работавшая в незапамятные совхозные времена управляющей отделением совхоза. Картошку обитатели каменистой местности стали выращивать только в 1985 году. До того покупали на стороне.
Но поля засевали. Хотя, казалось бы, какие уж тут поля... А Нина Николаевна рассказывает, что слыхала от других сторожилов, будто бы даже и склоны гор засевали. И обрабатывали, и поливали поля вручную. Татьяна Тапкиновна машет рукой:
— На сопках поля до Байкала тянулись! А Тонта большая была. Лошадьми сеяли в распадках, по распадкам, около леса, под горами. Сеяли и кукурузу в хрущевские времена — на силос.
— Но кругом же камни!..
— А их мы вручную убирали.
— А поливали тоже вручную?
— Мы не поливали. Дожди поливали. Раньше ведь настоящие, сильные дожди были. А шаманы какие сильные проживали! Брызгали много, могли дождь вызвать.
СЕМЬ РОДОВ
Тонта — чисто бурятская деревня. Одна только русская женщина приехала сюда к мужу. И переводится название на русский просто — «родина» («тоонто» — «малая родина»). Рассказы о сильных шаманах, о тонтинских сакральных местах воспроизводятся местными не только на краеведческом материале, но и на материале современности. Очень сильный шаман (во всяком случае, так про него говорят в Тонте) Михаил Ербанов был посвящен в шаманы именно здесь, в самом центре деревни, за школой. Когда-то на этом месте стояли дома. В одном из них, вероятно, и проживали представители того рода, по линии которого и передался Михаилу Ербанову шаманский дар, — род его бабки.
— Да, тут когда-то жил сильный шаман Данан. И вот род Данановых — это род его прабабушки. Умный был шаман. Придет туда, где есть тарасун, а некоторым хозяевам тарасуна жалко, жадные. Так он нашаманит — и вместо тарасуна вода остается, — вспоминает рассказы стариков Татьяна Тапкиновна. И говорит, что раньше шаманы были не то что теперь. Теперь через водку смотрят, а раньше читали предсказания, скот пропавший искали с помощью бараньей лопатки. Теперь по лопатке гадать никто не умеет. На месте посвящения стоит хилое деревянное сооружение вроде беседки. Вообще же деревянных сооружений сакрального значения в округе очень много, в основном сэрге — деревянные столбики.
— Здесь проживает семь родов, в каждом из которых есть старейшина, который брызгает. И у каждого рода есть свое святое место недалеко от деревни.
Иногда, в случае необходимости, проводят всеобщие моления, тайлаганы. В 90-х годах источник Черная Вода перестал бить из горы, засох. Тогда позвали из Улан-Удэ сильного шамана (в округе таких сильных не было тогда) и всей деревней вышли на тайлаган. После тайлагана вода появилась.
Согласно преданию, деревню Тонту основал шаман Яртага (это слово, как объяснили нам, означает «местный», «уроженец»). Об этом в самой деревне уже ничего не знают, а старики помнят, что деревня очень старая. Старина почитается. Когда-то в школе силами местной учительницы Екатерины Алагуевой открылся музей старинных вещей. И традиции чтут здесь не только сакральные, но и бытовые, которые даже советская власть не выгрызла своими железными зубами. Так, например, место под сенокос для каждой семьи свое — то, на котором косили их предки. Договоренности о границах не нарушаются, несмотря даже на то, что документально права никак не закреплены.
Сейчас, правда, когда землю на Байкале и вокруг него скупили, местные жители забеспокоились и хлопочут о документах. Потому что и сейчас уже в каменистой Тонте покупают участки.
— Одна женщина недавно продала свой участок каким-то чужакам, — Нина Николаевна неодобрительно покачала головой. Несмотря на то что деревня не развивается, не имеет притока в людях, чужаков здесь не очень хотят видеть.
В МЕТРО ПРЯЧУТСЯ ОВЦЫ
Будущее у деревни весьма туманное — хотят закрыть школу. Деревня без школы, которая берет обычно всю культурную нагрузку на себя, начинает чахнуть. В тонтинской девятилетней школе учится 25 ребятишек, все местные. Нина Николаевна подсчитывает, что работников в школе 10—12 человек. Получается, по одному сотруднику на двух учеников.
— А вокруг школы закрыли, и даже начальные. Но мы письма везде писали и в этом году свою школу отстояли. Но что будет в следующем, кто знает... Отток населения начался давно. Уезжают в основном у Улан-Удэ. Ни фермы, ни какой другой сельскохозяйственной работы в Тонте нет. Нет веселых доярок, от которых шарахались в клубе учительницы и молодежь, — так от них несло навозом; ни рыболовных бригад, ни пашен между горами. Пашни одичали, и теперь только очень внимательный глаз может заметить редкие следы культурного земледелия. Последним памятником развитого крестьянского социализма воздвиглось на въезде в Тонту строение, которое здесь называют не по-здешнему — метро. Вообще-то это кошара для овец или для коров. Но случилось так, что в то же самое время, как строили кошару, вели до Тонты дорогу. И дорога по недоразумению прошла между столбами, которые служили основой кошаре. Деревенские остроумцы решили, что похоже это на метро. Дорогу, конечно, перенесли, но название осталось. Теперь у «метро» нет стены и оно ни к чему не пригодно.
Татьяна Тапкиновна, которая закончила в Тонте семь классов, жалеет деревню.
— В советское время других деревень было вокруг множество. В Тонте состояло отделение совхоза. Овец держали 24 отары, плюс ягнята. Это где-то 27 тысяч голов. А сейчас ничего. Овец держат все понемногу, да и то только на мясо. Шерсть каждую весну состригаем, а девать ее некуда, никто не покупает. Приходится выбрасывать вместе с мусором. Так же и шкуру, овчину. Сил-то нету овчину выделывать.
— А мы даже и не знаем уже, как ее выделывают, — замечает Нина Николаевна.
— И рыба в Байкале другая была, жирная. Я-то знаю — в пятидесятых в рыболовной бригаде работала. А сейчас что за рыба? Дохлая...
— А сейчас уже и не ловят наши люди рыбу. Может быть, конечно, кто-то любитель и есть, — констатирует завклубом.
Татьяна Тапкиновна согласно кивает головой, поправляет покрасивее платок на голове — фотографироваться, и вздыхает, глядя в объектив фотоаппарата:
— Что дальше будет? Земля постарела, говорят.
Светлана Михеева,
Фото автора