Открыты выставки двух художников
Эти выставки открылись в музейных залах (Иркутск, ул. Карла
Маркса, 23) с разницей в пару дней. Побывать на них стоит:
оба автора, художник из Шелехова Геннадий Шихалев и
иркутянка Ирина Соловьева, интересны каждый по-своему, а
в сравнении они -- полная противоположность один другому и
оттого особенно выгодно подчеркивают и оттеняют друг
друга...
Итак, побываем на той и другой. Первый этаж -- Ирина
Соловьева.
Под знаком рыбы
На моей памяти это -- один из самых обширных "персональных
отчетов" Ирины Соловьевой. Художница выставила множество
полотен -- это живопись с чертами декоративности, нежная
лирическая графика, роспись по стеклу. Не очень мне
нравится, когда живопись или поэзию определяют как "женская"
или "неженская", то есть "мужская", -- но в данном случае
искусство Ирины таково, что я готова согласиться: да, так
написать, изобразить нечто могла только женщина.
Причем в живописи она показывает более жесткий характер. Это
видно не столько по темам, сколько по манере письма. Она
обращается то к античной мифологии, то к традициям
православия, -- думаю, интерес к прошедшим цивилизациям у
них был общим, семейным (очень помнятся работы с
"египетской" темой ее мужа, художника Игоря Соловьева...). И
здесь ее "Победная колесница" опять-таки скорее декоративна,
нежели реалистична. Философия работы такова, что из самого
состояния, ощущения победы над неким неприятелем изымается
подлинный смысл -- остается лишь символика триумфа, может
быть малопригодная для действительности. Здесь нет ни
трупов поверженных врагов, ни следов кровавых битв --
победитель совершает свой путь под цветущими деревьями, и
неизвестно, придется ли ему воспользоваться плодами своей
победы. Как это нередко бывает, плоды завоеваний достаются
другим...
Есть среди живописных работ достаточно авангардные --
скажем, визуальная суть полотна "Звуки музыки" напоминает
переплетения органных труб, которые, в свою очередь, наводят
на мысль и о завитках и раструбах саксофона, и о слуховых
изгибах человеческого уха; и среди этих тайных ходов
рождения и путешествия звука кажется, будто золотистыми
нитями из звуков сплетается сама музыка...
Приближена к восприятию современного человека ее
"Богоматерь" -- канонический наклон головы и узнаваемые (по
другим источникам) черты лица, глаза -- все это подано как
бы в ином "антураже" -- Мадонна Ирины Соловьевой является к
нам вне традиционных сочетаний красок, такой, какой можно
было бы представить ее сегодня, явись она к нам. Она не
столько изображение для поклонения, сколько живой человек,
на долю которого выпала тяжелейшая миссия...
Однако, как мне показалось, наиболее полно и ярко художница
выразила себя в натюрмортах, выполненных в живописи и в
графике. Натюрморты с цветами и фруктами -- казалось бы, кто
только не приложил руку к столь популярному жанру, как
только не изощрялись авторы минувших и настоящих времен! Но
Ирина Соловьева и не думала изощряться -- она подкупает
зрителя не изощренностью находок, а тончайшей нежностью
своих творений. Ее розы и дельфиниумы, подснежники и
васильки, сирень и хризантемы, лилии и веточки ковыля, в
самых различных сочетаниях, -- они, как и все живое, имеют
свою судьбу.
Скажем, розы у Ирины не стоят в вазе парадным букетом, а
лежат, слегка увядшие, поблекшие, -- и начинаешь
задумываться: а по какому поводу появились здесь эти цветы?
Так ощущение драматизма рождается из полунамека,
полуассоциации. Некоторые ее букеты, нежнейшие, тонкие и
изысканные, ненавязчивые, как воздух, но и столь же,
оказывается, важные -- сообщают душе зрителя простую
информацию о том, что красота в мире не исчерпана, что она
несмотря ни на что живет рядом с нами в каждом даже простом
предмете, растении, камне. А цветы, как и сама атмосфера
вокруг них, способны вскружить голову всякому, кто смотрит
на них, своей ангелоподобной эфемерностью...
Более земными "существами" кажутся ее фрукты -- чуть
угловатые гранаты, "неправильные" груши, яблоки,
напоминающие о рае... Впрочем, нет, не о рае напоминают они,
а о бренности земного существования и его мимолетных
радостях. Но все же эта радость жизни, радость бытия -- все
это есть, и не надо думать, что творчество Ирины Соловьевой
навевает только грусть.
Ирина мастерски, очень точно передает фактуру изображаемого,
материал. На ее полотнах гладкую поверхность стекла
подчеркивают своим приглушенным мерцанием виноградины,
лоснятся боками спелые груши, а листья фиалки бархатисты,
как драгоценный велюр.
После ее изысканно-минорного царства цветов мажорной сказкой
смотрятся... рыбы. Неожиданно став персонажами, объектом
внимания и осмысления художницы, они, ее рыбы, приобрели
новую индивидуальность, которой она их всех наделила. Так,
одна рыба в модной шляпе и с трубочкой в зубах становится
кавалером-женихом, рядом с ним -- наивная, трогательная,
глазастая рыбка-невеста, поблизости -- ее не менее
трогательная подружка... Ну вот, и у рыб, оказывается, все
как у нас, людей...
Забавно, неожиданно, очень декоративно и очень оптимистично.
И все это -- роспись на стекле! И хотя персонажей рыбьего
роду-племени даже больше, чем я назвала, эти трое --
самые-самые. И снова мысли: а с чего это такое повышенное
внимание к ним? Что они вообще за существа, эти
таинственные, хладнокровные и молчаливые обитатели глубин? И
если все мы "немножко лошади", то, может, кто-то из нас --
чуть-чуть рыбка?
В любом случае спасибо художнице Ирине Соловьевой за эмоции
и те размышления, на которые она наводит зрителя.
У него нет пейзажей -- у него есть природа
Такую, несколько парадоксальную на первый взгляд, оценку
шихалевской выставки я услышала от иркутского искусствоведа
Тамары Драницы. Огорошив меня этой фразой, она предоставила
мне самостоятельно знакомиться с экспозицией, добавив:
-- Чувствуешь, как гудит зал? Прямо-таки вибрирует от
напряжения!..
Зал (большой, кстати, зал второго этажа) был осиян
изумрудно-синим цветом. Цветом тайги, или, как только что
мне подсказали, той самой природы, которая буквально
бушевала на каждом полотне, в каждой раме.
Геннадий Васильевич Шихалев очень известен у себя в Шелехове
(обратите внимание, как созвучна его фамилия с именем его
города). Профессиональный художник, он еще и
профессиональный педагог: лет двадцать как преподает в
художественной школе, выпустив "в свет" десятки и сотни
ребятишек, своих учеников. Из взрослых, состоявшихся
учеников-художников и в каком-то смысле последователей можно
было бы назвать Николая Вершинина, -- но Вершинин года три
назад покинул сей мир... Ученики, надо полагать, есть еще --
но не все на виду.
А сам он, Геннадий Шихалев, как говорят, тоже какое-то время
искал свой стиль, свой почерк -- потому что не искать свой
путь нельзя, и вот: огромная экспозиция с мощными,
насыщенными энергией красок работами.
Глядя на шихалевские полотна, понимаешь, что так писать
может только человек с устоявшимся мировоззрением, причем с
определенным отношением к миру. Исходя из посыла художника,
надо изначально признать не просто первородную мощь природы,
но ее приоритет, главенство -- вразрез с самонадеянным
мнением человека о себе как о венце всего живого. Более
того, чаще всего Шихалев не находит человеку места в
природной стихии, намеренно отодвигает его к более обжитым
"резервациям" -- городам и всякого рода поселениям, -- но в
поле зрения художника они не входят.
В порядке исключения, всего на одном-двух полотнах, можно
разглядеть присутствие человека, и то если тщательно
присмотреться -- так он растворен в окружающей среде. И уж
никак не на правах хозяина положения, -- а лишь гостя,
пришедшего в тайгу с прагматичной целью -- за грибами,
ягодами, орехами.
Сама же тайга, могучая, несокрушимая, живет только по
собственным законам -- если пало дерево, то лишь поваленное
бурей, но не топором или пилой. Такое можно увидеть в его
работах -- где-нибудь у таежных речек, на берегах которых
он, похоже, не раз побывал с кистью и мольбертом, у кромки
воды Байкала...
И все же одно полотно выделяется -- не присутствием
человека, а следами его присутствия. Это "Ранний снег.
Натюрморт с глухарями". Подстреленный глухарь лежит, вытянув
неживую шею, на белом снегу, едва прикрывающем брусничную
полянку, а рядом опрокинутый котелок с брусникой, и ягоды на
снегу, такие же алые и горячие, как капли крови...
Байкал -- особая тема в его творчестве. Аура Байкала у
Шихалева сопоставима с аурой таежных массивов -- та же
глобальная сила, выраженная прежде всего в цветовой гамме. А
палитра лесов и небес и палитра глубин у Шихалева -- это
сочетания энергичных аквамаринов, индиго, лазури с
изумрудной и травяной зеленью, очень часто подчеркнутые
абсолютной белизной свежевыпавшего снега. А может, и не
свежевыпавшего, -- но чистотой равного ему. По всему видно,
что пора, когда лето переходит в осень, когда первый снег
является неожиданно и преждевременно, -- любимая пора
художника, поскольку показывает весь драматизм и
напряженность борьбы противоположных начал.
Еще одна пора -- пора цветения всего живого -- неизменно
привлекает внимание художника. И здесь энергетическая
тональность та же самая -- могущество природы. Цветение
бадана, цветение старой ивы -- это демонстрация торжества
жизни. И даже багульник, который мы знаем как нежно-розовые
цветущие кустики, у него стоит сплошной, непроницаемой
стеной насыщенного малинового цвета. Да, по всему видно --
здесь не ступала нога человека.
Однако сам художник, по свидетельству знающих его людей,
может считаться завсегдатаем тайги, иначе мы бы не увидели
ничего подобного, да и он не сумел бы так понять и так
отобразить натуру. В тиши удобной городской мастерской такие
вещи не рождаются. А он проводит в зимовье все летние
месяцы, добывая себе новые впечатления, так сказать, из
первоисточника.
Итак, перед нами два художника, две противоположности,
которые сошлись во времени и пространстве -- в выставочном
зале музея, практически в одни и те же дни... Знакомство с
ними одарит вас собственными впечатлениями и наблюдениями --
так что действуйте.
Любовь Сухаревская,
На фото: картина Геннадия Шихалева "Осенью"
<p align=right><a target=_blank href=http://politirkutsk.ru/view.php/905/1.php>"Байкальские вести".</a></p>