Владимир Ершов вперед всех на селе въехал в благоустроенную двухэтажку. Сейчас старожил известен не только односельчанам — он мастерит руками и лечит людей
Владимир Ершов приехал в Мамоны в 1969-м, назад как четыре десятка годков, — так и остался, работал в совхозе «Максимовский», на экскаваторе. Встретил Ирину — молодую, видную. Поженились, 20 лет вместе и в горе, и в радости. Конечно, поначалу загудели-покатились по селу пересуды — жених-то старше невесты на 22 года! Теперь молва поутихла — жизнь Ершовых на виду: похоронили девочку с ДЦП (10 лет выхаживали), родили младшего — Никиту. Ему сейчас десять, двум старшим — под тридцать. Односельчане бегут к Володе за помощью — технику починить, спину поправить. Едут к знатному костоправу и из области, и из столицы. Хозяйка встречает сердечно — пирогами.
В усадьбе Ершовых
Ершов в Мамонах такой один, и его усадьба выделяется среди домов на обычной деревенской улице. Забор — тын из гибких веток. У калитки беседка полукуполом, из камня сложена. Внутри не скамейка — широкое поваленное дерево, сидеть одно удовольствие, и красиво. Во дворе у ворот трактор — ровесник семьи Ершовых. Хозяин собрал его 20 лет назад из утиля — до сих пор бегает, кули с картошкой, камни с Иркута возит. Тут же, рядом с будкой, пес Грозный — охранник, попусту не залает, но службу свою крепко знает.
— А это у меня бассейн для рыбы, — Владимир Алексеевич ведет по двору и показывает каменные стенки будущего водоема. — Хотел карпа разводить, даже придумал, куда ему на зиму уходить, но закончить руки пока не доходят.
Баню Владимир Алексеевич сам построил — никаких чертежей, все из головы. Говорят, справная получилась, каждую субботу Ершовы парятся и гостей, вплоть до московских, столичных, водят. У порога огромная ванна —- туда в ледяную воду с жару ныряют. Первую чарочку после парной обязательно поднимают за банника — доброго духа, семью оберегающего. Потом хозяйка тертой редькой на соку потчует — после баньки вкуснее угощения не сыщешь.
Хозяйство у Ершовых большое: огород свой, корова, куры, гуси — далеко слышны их возмущенные голоса вперемешку с петушиным криком. Еще Владимир Алексеевич разводит голубей — голубятня здесь же, во дворе. Все у него с житейской смекалкой: вместо погреба — глубокая железная емкость, мясо хранится под толстым слоем льда. «До весны не обыгает, елки!» — с гордостью заверяет умелец. Теплицу под стеклом, на сотку земли, поставил по настоянию жены, Ирины.
— У нас все там растет: и огурцы, и помидоры, и перцы — вся рассада, распрекрасно друг с другом уживаются, — объясняет Ирина Григорьевна. — И цыплят там держим. А если что вдруг не так, с веточкой вереска захожу — из Аршана привезли, из бурятского дацана: зажгу, подымлю — и порядок.
Музейная редкость
Гордость Владимира Ершова — музей. Как на пенсию хозяин пошел, стал поделками из дерева заниматься — для семьи, для ребятишек своих и чужих, которые тоже всюду за ним. Из леса деревяшку привезет, а потом фантазирует — что из нее может получиться. Стали выходить у мастера разные зверюшки — черепахи заморские, нерпы байкальские, лягушки пузатые, ежики колючие, обезьянки веселые. Или герои мультфильмов — добрый Гена-крокодил, удав, слоненок и попугай из «38 попугаев». Или люди: вот старая бабка-шаманка трубку курит, женские лица со стен глядят.
— Принес я чурочку, построгал, глаза вставил — и все, работа готова, — скромничает Владимир Алексеевич. — Не художник ведь я...
Когда поделок стало так много, что они не помещались в доме (да и беспорядок, опилки от них), пришлось освобождать от трактора гараж — там музей и устроили. Первым делом хозяин соорудил полки и бильярдный стол: залил бетоном, натянул зеленое сукно. Летом мужчины играют — сам хозяин, сын Павел, зять Алексей.
Правда, опять экспонатам тесно — односельчане, знакомые понесли Ершову всякую вековую утварь. А ему выбрасывать жалко, для каждой вещи находит место. Чего здесь только нет: старинные утюги рядком, самовары в линейку, диапроектор и кинопроектор на полу, бухгалтерская счетная машинка времен СССР тут же, штыки, ухваты и ткацкий станок, патефоны и старые виниловые пластинки, первые видеокамеры — всего не перечислить. И все работает. Умелец посмотрит, подладит-подкрутит — и пожалуйста, можно пользоваться. Внучка Юля рассказала, что, когда отключили свет, деда чугунным утюгом гладил.
Премия — пять рублей
Ершова с детства тянуло к технике. Сам он черемховский, старший из семерых. Родители его, в надежде прокормить семью, двигались на восток, остановились на Амуре — там их могилки. Из Хабаровского края Владимир вернулся в Сибирь, в Максимовщину, в 1954-м. Первая его профессия — шофер; потом освоил комбайн, трактор, экскаватор по прозвищу «Петушок». Начальство совхозное Ершова крепко уважало: башковитый больно, мастер на все руки. Поговаривают, однажды, услышав про Володю недоброе, директор хозяйства гневно стукнул кулаком по столу и рубанул: «Мне бы с десяток таких Ершовых — и больше в совхозе никого не надо». К делу Ершов всегда подходил с умом, с инженерной хваткой, хотя по природе самоучка.
— На ферме мы тачки переделали, — вспоминает умелец. — Раньше доярки их пихали, силос сгрузят или барду и катят — ферма-то неприспособленная была, не как сейчас — современные. Мы протянули трос длинный, лебедку поставили, сварили полукругом, чтобы тачка вниз скатывалась. Доярка нажимала педаль, тросик закусывало, и тачка сама ехала. С педали ногу убрала — тачка остановилась. Другую педаль нажала — тачка назад пошла. Все своими руками. Чермета было много, из него делали да из металлолома. Александр Георгиевич Лазарев из автомастерских мне помогал хорошо, сейчас он тоже пенсионер, в Максимовщине.
Когда запустили агрегат по производству витаминно-травяной муки — сначала в Ангарске, потом в Мамонах, — Ершов туда ушел: из сырой травы там готовили гранулы для долгого хранения, дробленку для скота.
— Здесь переделки шли свои, — рассказывает Ершов. — Так приспособились: дробленки надо было в день 8—9 тонн выдавать, а мы по 30—40 могли. Все совхозы приезжали смотрели. Производительность сразу пошла, нас всего двоих в цеху хватало, а в Ангарске пять человек требовалось.
За рацпредложение мамонский Кулибин получил премию — 5 рублей теми деньгами.
— У всех совхозов давно все поубирали, посрезали, а у нас агрегат еще долго работал, — говорит Владимир Алексеевич. — Его только нынче демонтировали — до того все стояло.
Совхоз в Мамонах раньше процветал, был богатый, назывался миллионником. Доярки в нем трудились пятитысячницы — от коров надаивали по 5 тысяч литров молока, Герои Социалистического Труда. Свои сельхозугодья, фермы, свинарники, птицефабрика, пасека — все было. На заработки люди не обижались — многие получали поболе директора хозяйства.
— Совхоз и сейчас работает — но не те времена. Коза наша больше дает молока, чем та корова, — усмехается Ершов.
Не было бы счастья...
Вообще-то Ершов в Мамонах старожил. В новенькую благоустроенную двухэтажку, построенную на селе, он вселился первым. Деревенские идти в «городские» дома долго не хотели — не было там огорода, а ведь огородом жили. Потом потянулись. Владимир с Ириной оказались по соседству. Когда погиб ее муж, а на руках осталось двое детей — Люда и Паша, женщине не было и тридцати.
— Посмотрела я тогда на Володю и подумала: такой ударник соцтруда мне подойдет, — смеется сейчас она.
Не ошиблась — все сложилось: и семья, и любовь. Правда, горе не подождало — сразу навалилось. Оно и сплотило.
— Как только мы сошлись, у нас родился ребенок-инвалид, — вспоминает Ирина Григорьевна. — Родовая травма (врачи уронили на 8 Марта), диагноз — ДЦП. Самый тяжелый случай в районе был по тем временам. Девочка просто лежала, даже голову не держала. Нам говорили — всего месяц протянет, а она с нами 10 лет прожила.
Мы же на месте не сидим — и везде брали ее с собой. Она с нами на восток ездила — на Амур, на Японское море, на поездах, в самолетах... Просто лежать ей не давали. Поехали летом на Иркут — она с нами, на ключ, в лес — ее с собой вывозили. Что ребенку в пять лет надо? Побегать, так ведь? Она и в бане у нас парилась, и в речке купалась...
Конечно, всякое пережили. Мне же больной ребенок все обрубил — я в совхозе бухгалтером работала, в коммунистах-активистах ходила, карьеру делала. А пришлось 16 лет дома сидеть. Денег не хватало, все на лечение, Володя один за всех. Однажды дою корову, а слезы так и текут градом: думаю, ну за что мне это? Но, видно, так было нужно. Девочку мы похоронили, когда родился Никита. Дождалась она его и угасла.
— Никиту-то мы в Аршане нашли, — улыбается Владимир Алексеевич. Ершову тогда исполнилось шестьдесят — как раз на пенсию вышел.
С самолета — на массаж
Лечить позвоночники Владимир начал по необходимости — надо было помогать больной дочке, услуги специалистов слишком дороги.
— Мануальный терапевт профессор Равдоникас из Иркутска пожалел нас и давай обоих массажу подучивать, — рассказывает Ирина Григорьевна. Жена бросила — не смогла. А Владимир Алексеевич стал настоящим лекарем. Отовсюду к нему теперь приезжают: из города издалека едут и деревенские идут. Москвич один с самолета сразу к Ершовым. Помогает мамонский пенсионер тем, у кого радикулит, ноги болят, спину ломит, руки поднять не могут. Бывает, и почки поправит, и сколиоз вылечит. Работает со всем телом, времени не жалеет — по часу с лишним с каждым человеком возится.
Сила в руках у Ершова великая: так тело мнет, что мужчины криком исходят. Но потом спасибо за облечение говорят. Сам признается: до того порой доходит, аж из пальцев искры летят. Женщин жалеет — помягче косточки перебирает. Многое Ершову дано: может боль снять руками, гипнозом усыпить. Если человеку худо без причин — поможет советом, подскажет в чем дело. Верит в тонкие материи.
— Когда у человека хорошее биополе, он тогда мало болеет, — уверен Владимир Алексеевич. — Недомогание, ничего неохота делать, плохое настроение — значит, слаб духом человек, ауру поправишь, уже ему полегчает.
А Ирина Григорьевна смеется: — Он руку мне на больное место просто положит — сразу легче. Мудрые люди, эти Ершовы...
— Если жаловаться на судьбу, что изменится? — говорит Ирина Григорьевна. — Что, наша жизнь поменяется, если мы сами ее не поменяем? Вот мы и стараемся. Иначе как? Иной раз жили так тяжело, когда ребенок-инвалид был: и туда денег надо, и сюда. Ну и что? И на хлеб не было. И ничего — лепешек напекли, чаю напились. Ну что жаловаться-то? Мясо, молоко свое... Порой посмотришь — ругают они свою жизнь, а в огороде бурьян выше головы! Так иди сначала его вырви да землю вспаши...
Елена Русских. Фото автора