Было время, когда очередной том документальной серии «Полярная звезда» появлялся на полках читателей не только к концу года. До 1993 года выпускалось по два тома в год, хотя, конечно, и тогда старались, чтобы к декабрю, к фестивалю «Декабристские вечера», была новинка.
Трудные девяностые, когда рушились многие и материальные, и духовные, казавшиеся прежде несокрушимыми, ценности, стали для серии временем испытаний. Естественные в таких условиях сомнения в возможности ее продолжения не разделяли, пожалуй, лишь три человека — бессменный заместитель главного редактора, старейший иркутский декабристовед С.Ф.Коваль, ответственный секретарь, известный писатель М.Д.Сергеев и директор Иркутского музея декабристов Е.А.Ячмёнев, после ухода из жизни Марка Давидовича унаследовавший его многохлопотные обязанности. Именно их стараниями в 1999 году появился на свет 21-й том, посвященный А.М.Муравьеву.
И это стало началом возрождения нового этапа в существовании издания, заслужившего высокий авторитет в научных и общественных кругах не только Восточной Сибири, но и всей страны.
Благодаря усилиям С.Ф.Коваля и Е.А.Ячменёва удалось сохранить основной состав редколлегии и обеспечить преемственность основных принципов ее работы после ухода С.В.Житомирской, В.А.Федорова и самих инициаторов этого трудного дела. Сохранился состав авторов-составителей, и привлечены молодые исследователи, готовящие в настоящее время к публикации наследие А.Е.Розена (Г.А.Невелев), М.И.Пущина (П.В.Ильин), Г.С.Батенькова (В.Д.Юшковский), И.Д.Якушкина (Е.Н.Туманик) и др. По-прежнему продолжают свою редакторскую, корректорскую, оформительскую деятельность те, благодаря кому книги серии не только соответствуют высокому научному уровню, но и отвечают требованиям издательской культуры, — А.В.Глюк, А.С.Лысенко, А.В.Пономарева, А.И.Аносов. Вышедшие в последние десять лет шесть томов убедительно свидетельствуют о сохранении заложенных еще в 70-х годах прошлого века традиций.
Документальная серия «Полярная звезда», задуманная как необходимый инструмент для исследований профессиональных историков, очень скоро превратилась в издание, нужное всем, кому небезразлична судьба Отечества во всей ее полноте — с прошлым, настоящим и будущим. На страницах ее томов читатель встречается с людьми очень разными, людьми живыми, со своими взглядами, пристрастиями, ошибками, заблуждениями, но с искренней верой в право своей страны на лучшее будущее.
Сложившаяся традиция восприятия истории общественной мысли и культурной жизни России XIX века утвердила в сознании многих поколений русского народа взгляд на декабриста как на некий нравственный образец. И то обстоятельство, что на протяжении многих лет это оставалось неизменным (акцентирование одних сторон и замалчивание других в разные периоды в целом на данное явление существенно не влияли), подтверждает правильность этой традиции.
Декабристы в той или иной степени были и остаются нужными буквально всем: и консерваторам, и либералам, и радикалам. От них не захотели (или не смогли) отмахнуться ни при каких режимах в России, а представители различных политических течений продолжают либо апеллировать к их взглядам, делам и примеру, либо полемизировать с ними.
Феномен декабристов стал неотъемлемой частью общекультурной истории России, причем частью живой, продолжающей оказывать весьма заметное влияние на русское общество. Поверить или не поверить им, признать их подвиг или отвергнуть его — это уже наше право. Но как бы мы сегодня ни относились к декабристам, одно несомненно: это были люди, сами выбравшие свой путь, люди, которые никогда не были бессловесными пешками в политической игре ни в современной им России, ни в России, современной нам.
Вышедший в юбилейные для Иркутского музея декабристов дни (40 лет со дня открытия Дома Трубецких и 25 — Дома Волконских) очередной, 27-й том посвящен одному из этих людей — Артамону Захаровичу Муравьеву.
А.З.Муравьев происходил из многочисленного старинного рода, ведущего свое начало с XVI века и давшего своей стране немало талантливых военачальников, государственных деятелей, религиозных и светских просветителей. Не случайно образование и воспитание он получил в кругу своих родственников.
Первое — в школе колонновожатых Н.Н.Муравьева, давшей хорошие знания в области математики и военных наук, которые позволили ему стать «дельным офицером». Второе — в доме его тетушки Екатерины Федоровны, вдовы товарища министра просвещения, писателя М.Н.Муравьева, где он получил склонность к литературе, политическим учениям и обостренное чувство справедливости. Патриотическое воспитание довершила Отечественная война 1812 года. За боевые заслуги он был награжден орденами Св. Анны и Св. Владимира и прусским орденом «За заслуги».
В составе оккупационного корпуса М.С.Воронцова до 1818 года Муравьев находился во Франции, где на практике познакомился с некоторыми немыслимыми в то время в России политическими институтами и общественными отношениями. Его возвращение на родину совпало с периодом интенсивной деятельности тайных обществ, поиском молодыми реформаторами путей и форм грядущих преобразований, и он, благодаря своему родству с наиболее деятельными участниками этой работы, сразу оказался в гуще событий.
Ощущение причастности к грандиозным событиям, изменяющим мир, сформированное у многих молодых людей его поколения участием в военных кампаниях и усиленное приверженностью к романтической литературе, в чем сам Муравьев признавался в письмах к жене, предопределило его вступление в тайное общество. А особенности характера (пылкость, порывистость, некоторая склонность к рисовке) и склад мышления (более импульсивный, чем философский) определили его место в декабристском движении — не столько мыслителя, сколько побудителя к активным действиям (планы цареубийства, скорейшего выступления).
Он и в Сибири предпочитал конкретные, рукотворные дела: работал за токарным станком, присланным его женой, и помогал доктору Вольфу в изготовлении необходимых лекарств на каторге, пытался организовать предпринимательское производство по заготовке омуля и был великолепной сиделкой для всех заболевших товарищей на поселении.
Чувство вины перед родными за те лишения, которые принесло им его осуждение, разлука с женой и сыновьями, смерть двоих из них, которую он вынужден был пережить вдали от близких, в значительной мере изменили его внутренний мир. Привычно-обиходное отношение к религии, свойственное воспитанным на просветительской литературе людям первой четверти XIX века, сменилось глубокой религиозностью, стремлением постичь тот урок, который, как ему казалось, послало Провидение.
И все же, несмотря на все превратности и горести, тяжелую болезнь, Артамон Захарович сохранил природное жизнелюбие и доброе отношение к окружающим и запомнился всем, кто с ним встречался в Сибири, своим добродушием, веселым заразительным смехом, в том числе и над самим собой, готовностью прийти на помощь всем нуждающимся в этом.
Он скончался 4 ноября 1846 года и был похоронен в Большой Разводной рядом с А.П.Юшневским. В 1952 году при строительстве Иркутской ГЭС его прах перенесен на Амурское (Лисихинское) кладбище г. Иркутска.
Нельзя сказать, что жизнь и деятельность А.З.Муравьева не привлекали внимание историков. Практически ни одно исследование, посвященное истории Южного общества декабристов, не обходилось без упоминания его имени в связи с планами подготовки вооруженного восстания и анализом причин, заставивших его отказаться поддержать восставший Черниговский полк. В трудах сибирских историков, изучавших перипетии жизни декабристов в ссылке, обязательно присутствуют эпизоды его биографии. И все же настоящего, полноценного жизнеописания этого человека до сих пор не было создано.
Объяснений тому много: и его не главная роль в обществе, и более скромные, по сравнению со многими товарищами, способности, и, главное, незначительное количество и фрагментарность источников, разбросанных к тому же по разным архивохранилищам страны. Поэтому задача, за разрешение которой взялась петербургская исследовательница Татьяна Георгиевна Любарская, оказалась в чем-то даже более трудной, чем у тех, кто обратился к судьбам более известных и блестящих декабристов. Ей пришлось не только реконструировать биографию А.З.Муравьева, вписать его в сообщество «лучших людей из дворян», но и раскрыть неповторимые особенности личности этого человека, создать если и не прописанный полностью, то вполне достоверный психологический портрет с «лица не общим выраженьем».
Работа над томом, хотя и с некоторыми перерывами, продолжалась более полутора десятков лет. Основная сложность заключалась в том, что Муравьев не оставил ни публицистических, ни художественных произведений, не вел дневники, не писал мемуары. Все основные события его жизни, мысли и чувства нашли свое отражение лишь в его письмах. Определенную трудность составляло и то, что подавляющее большинство их было написано на французском языке, требовался качественный, к тому же соответствующий стилистике XIX века перевод.
Большая часть писем, обнаруженных автором в архивах Санкт-Петербурга (Пушкинский Дом), Москвы (ГАРФ, РГБ, ОПИ ГИМ), Красноярска, носят личный характер и адресованы жене декабриста Вере Алексеевне. Первоначально предполагалось, что она приедет в Сибирь, было получено разрешение, и уже обсуждались условия предстоящего путешествия с учетом опыта тех женщин, что приехали раньше. Однако запрет брать с собой детей, болезнь, а затем и смерть двух мальчиков сделали приезд невозможным.
Сам глубоко потрясенный, Артамон Захарович находил в себе силы поддерживать жену. «Если уверенность в полном моем одобрении и благодарности за все, что ты делаешь, может тебя хоть сколько-нибудь успокоить, — писал декабрист, — то будь в этом полностью уверена, клянусь, что это чистейшая правда, и не желание утешить тебя заставляет меня говорить это».
Письма, написанные от имени и по поручению Муравьева А.Г.Муравьевой, М.Н.Волконской, Е.И.Трубецкой и М.К.Юшневской, раскрывают мир повседневной жизни декабристов на каторге — их занятия, заботы, бытовые условия. В известной мере они подрывают появившийся в последнее время новый «миф» об удивительной «снисходительности императора и иллюзорности самого понятия «каторга» применительно к декабристам» и одновременно убедительно свидетельствуют о справедливости «мифа» старого — о декабристском братстве, не разрушаемом ни разностью характеров, ни различиями во взглядах. Раскрывают эти письма и нехитрую, на наш изощренный чтением детективов взгляд, «конспирацию» декабристов. «И всякий раз если что будешь присылать и прятать, то на реестре или на самой посылке вместо обыкновенной надписи поставь: мужу моему Артамону З. Муравьеву. Я все и перерою», — наставлял жену в ушедшем с тайной оказией письме Муравьев.
Есть еще один аспект декабристоведения — религиозность «первенцев русской свободы». Он был не слишком популярен в недавнем прошлом. Довольно активно, хотя и не очень успешно к нему стали обращаться лишь в последнее время.
Практически все декабристы были людьми верующими, однако религиозные воззрения многих из них были далеки от ортодоксальности. В известном смысле А.З.Муравьев относился к их числу. Понимая всю глубину горя матери, потерявшей двух сыновей, из далекой Сибири он пытался не просто помочь ей преодолеть горечь этой потери, но и дать новый стимул к жизни, причем в том, что, казалось бы, «уводило ее из мира», — в ее религиозных чувствах.
«Вера Христова — любовь, а не одиночество, — убеждал он супругу. — Крест, который посылает нам Небо, не должен помешать нам исполнить долги наши на этой земле... Евангелие, Божественные предписания коего так хорошо определяют обязанности супругов и родителей, никогда не предполагало разобщить людей, по крайней мере с их близкими; если эти предписания отдаляют человека от земли, то это лишь отдаление от суеты, а не от обязанностей земной жизни». И очевидно, исчерпав традиционные доводы, основанные на текстах Священного Писания, он высказывает пожелание, «чтобы вера ваша была более просвещенной».
Введение в научный оборот нового комплекса эпистолярного наследия еще одного из декабристов не просто добавляет несколько новых штрихов к их жизни после осуждения на «политическую смерть», но и позволяет объяснить некоторые не разрешимые прежде загадки. Так, сообщая М.И.Муравьеву-Апостолу о смерти в Акатуе своего кузена Михаила Лунина, среди других подробностей его тюремного быта и обстоятельств, при которых обнаружилась его кончина, он рассказывает и о том, что происходило после: «Приказали вскрыть, и так как доктора долго дожидались, то тело его нагое лежало где-то в сыром чулане, так что, когда брали его оттуда, дабы вскрыть, голова примерзла к земле и топором отрубали волосы, чтобы их отделить». Это сообщение объясняет возникновение легенды о том, как «за неимением нужного инструмента разрубил Лунину голову топором» местный лекарь.
У писем, публикуемых Т.Г.Любарской в новом томе, есть еще одна особенность. Значительная их часть написана не самим Артамоном Захаровичем, а либо под его диктовку, либо исходя из общего контекста его пожеланий спустя какое-то время «ангелами-хранителями» декабристов. Именно женщины сумели разрушить так тщательно создаваемую властями изоляцию декабристов от общества, поскольку переписка не только с родными, но и с другими лицами им не была запрещена, хотя, конечно, тщательно контролировалась.
Факт это общеизвестный. Однако собранная вместе, под одной обложкой, переписка, на протяжении нескольких лет связывавшая только одно семейство, позволяет оценить масштаб этого «подвига любви бескорыстной». И становится таким понятным и трогательным извинение в письме всеобщей любимицы Александрины Муравьевой: «Не желания писать мне не хватает, но голова моя очень устает. Это письмо — сегодня седьмое, и я уже плохо вижу».
345 писем, представляемых в новой книге серии «Полярная звезда», становятся достоянием тех, кому интересно прошлое нашей страны. Это — свидетельство одного из декабристов «о времени и о себе», свидетельство, позволяющее нам самим составить мнение о «событиях и людях 14-го декабря».
Тамара Перцева, специально для